|
Какие тайны ты хранишь в нём?
— Мои чары, — прошептал он, — ты знаешь, что я практикую колдовство?
— В его голосе сквозила насмешка, но лицо оставалось хмурым, — я специалист по лечению детей и наведению чар на взрослых.
— Ты действительно практикуешь колдовство? — спросила я с недоверием.
— Не будь тупой, Музия, — выругался Августин. Он помолчал секунду, а затем выразительно добавил: — донья Мерседес наверно говорила тебе, что другой стороной целительства является колдовство. Они идут бок о бок, так как одно бесполезно без другого. Я лечу детей. Я околдовываю взрослых, — повторил он, постукивая по крышке холодильника, — я добр к тем, и к другим. Донья Мерседес говорит, что однажды мне придётся околдовывать тех, кого я лечил в их юные годы, — он засмеялся, увидев моё испуганное лицо, — я не думаю, что это возможно. Но пусть нас рассудит время.
Мне понравилась его открытость, и я рассказала ему то, о чём думала целый день. О том, что я видела и слышала его этой самой ночью.
Августин слушал внимательно, но его взгляд ничего не выражал.
— Я совершенно не могу понять, что произошло, — говорила я, — но это был не сон!
Его нежелание оценить или объяснить мне это вывело меня из себя и я настаивала на ответе.
— Мы с тобой так схожи, что мне захотелось узнать, действительно ли ты медиум, — сказал он, улыбаясь, — сейчас я знаю, что это так.
— Мне кажется, ты смеёшься надо мной, — сказала я в ещё большем отчаянии.
Брови Августина поднялись в изумлении, — наверно просто ужасно иметь такие длинные ноги.
— Длинные ноги? — пробормотала я в недоумении, разглядывая свои босоножки, — мои ноги идеально соответствуют моему росту.
— Они могли бы быть чуть меньше, — настаивал Августин, прикрыв пальцами свои губы, стараясь сдержать улыбку, — твои ноги чересчур длинны.
Вот почему ты живёшь в нескончаемой действительности. Вот почему ты хочешь объяснить всё на свете, — в его голосе насмешка сменилась горьким состраданием, — колдовство следует правилам, которые не могут быть продемонстрированы на опыте или повторены. |
