|
вконец изверившейся и замордованной безработицей западной молодежи.
Атака на разум, на позитивное знание, начатая с вылазки под флагом «фантастического реализма», обрела ныне масштабы тотального наступления. Под прицелом находится теперь не только позитивный багаж XIX столетия с его мнимыми прегрешениями против свободной мысли и не только марксизм, о который обломало свои копья не одно поколение ретроградов. Нет, нынешние апологеты варварства готовы сбросить со счетов все века, отделившие эпоху ракет от эпохи ведьм. Они готовы идти по пути прогресса не далее схоластики, прозябающей в монастырских кельях, не далее крестьянского серпа и цехового знамени. Их буквально завораживает звон рыцарских лат, гипнотизирует небо, не омраченное дымом заводских труб, зазывает на языческие игрища буйная сила первозданной земли, начисто свободной от всяких экологических проблем, а если чем и попахивающей, то только навозом. О голоде, чуме и крестьянских восстаниях при этом, конечно, не вспоминают. Огонь ведется сразу по двум целям: разуму, рациональному мышлению как таковому и рабочему классу, коему задним числом не позволяют даже выйти на историческую арену, ибо от него якобы и проистекает вся грядущая скверна. Во всем этом есть своя логика — разрушительная, можно сказать, оккультно-фашистская. Во всяком случае, в основе ее лежит полнейшее презрение к реальности. «Не нужно полагать человеческому уму какие бы то ни было границы», — писал Рене Декарт, Чье «Рассуждение о методе» прозвучало погребальным колоколом всяческому вздору, измышленному замшелыми фанатиками. Можно, наверное, усмотреть изощренную насмешку судьбы в том, что именно на родине энциклопедистов и вольнодумцев появилось сочинение, впрямую атакующее непревзойденный трактат великого мыслителя. Но судьба здесь ни при чем. Людям свойственно самим выбирать себе духовных наставников. Одни с благоговением и признательностью обращают свой взор к гуманистам и реформаторам, других неодолимо влечет к погромщикам и всяческим изуверам.
О своей преданности идеалам самой крайней реакции декларативно заявил весьма известный историк, член Французской академии Робер Арон. |
