|
Он взглянул на её распростёртую фигуру, на её спутанную копну волос, намокшую от крови.
Кто-то дёргал его за штаны. Маленький сын вцепился в его ногу с такой силой, что ему подумалось страшное. Он никогда не сможет освободиться от его объятий. Одержимый необъяснимым страхом, он попробовал освободить его хватку, но ничего не вышло. Глаза ребёнка, направленные на мать, были темны, а глубоко в них бушевало всё то же обвинение. Под неумолимым взором ребёнка у него застучало в висках. В слепом неистовстве он поднял мачете ещё раз.
Никогда в жизни он не чувствовал такого мучительного одиночества.
Никогда прежде у него не было такого ясного ума. Словно совсем из другой жизни, более многозначительной — жизни с высокой целью — он вглядывался сейчас в кошмар, которым стало его существование. Он намочил несколько тряпок в стоявшей поблизости канистре с керосином и поджёг свою хижину.
Он бежал, сколько мог, затем остановился. Он неподвижно рассматривал опустошённые поля у подножия холма и далёкие горы. По утрам у этих гор цвет надежды. За ними море. Он никогда не видел моря. Он только слышал, что оно огромно.
Бенито Сантос подождал, пока горы, холмы и деревья не превратились в тени. Тени, словно воспоминания о детстве. Он чувствовал, что снова шагает со своей матерью по узким улочкам деревушки среди толпы верующих за какой-то процессией в сумерках, со свечами, мигающими в темноте, — святая Мария, матерь божья, молись за наших грешников сейчас и в час их смерти.
Аминь, — его голос, подхваченный ветром, тысячью маленьких звуков окутал холмы. Он съёжился от страха и вновь понёсся в диком беге. Он бежал до тех пор, пока не прервалось дыхание. Он чувствовал себя втоптанным в мягкую землю. Почва поглощала его, успокаивала своей чернотой. И Бенито Сантос знал, что это последний день его бесполезной жизни. Он наконец умрёт.
Он открыл глаза на звук женского плача. Это был ночной бриз, посвистывающий вокруг него. Как он хотел остаться навсегда в этой тьме! Но он знал, что теперь ничто не достанется ему легко. |
